Что-то накатило поговорить про то,как милостыню подаем.Кому подаем и как подаем.Возле церкви всегда стараюсь всем,кто стоит подать копеечку.
Правда,иногда слышу в след шепот,мол мало подала,жадная попалась.А тем,кто попрошайничает на остановках или возле магазинов,я нашла другой подход.Спрашиваю для чего нужны деньги,если говорят на хлеб,иду и покупаю булку хлеба,а деньгами не даю.Просто один раз был случай.
Подхожу к магазину,женщина(опрятно одетая,не подумаешь про нее плохо) плаксиво просит подать денег на хлеб.Объясняя,что мальчишки сперли кошелек из сумки.
Ну я и подала самую маленькую купюру какая была в кошельке(пятьдесят рублей,и у самой осталось столько же).Подала а сама успокоившись зашла в магазин.Купила хлеб,молоко,поворачиваюсь к выходу,а эта женщина стоит покупает бутылку водки(насобирала видно нужную сумму).Я обомлела.Ведь самой до зарплаты еще неделю ждать с детьми.
Вышла из магазина,на глазах слезы.Иду себя ругаю.А потом остановилась,подумала и приняла решение,что душа не зачерствеет,и милостыню не перестану подавать,только делать это буду по-другому.Правда,иногда слышу в след шепот,мол мало подала,жадная попалась.А тем,кто попрошайничает на остановках или возле магазинов,я нашла другой подход.Спрашиваю для чего нужны деньги,если говорят на хлеб,иду и покупаю булку хлеба,а деньгами не даю.Просто один раз был случай.
Подхожу к магазину,женщина(опрятно одетая,не подумаешь про нее плохо) плаксиво просит подать денег на хлеб.Объясняя,что мальчишки сперли кошелек из сумки.
Ну я и подала самую маленькую купюру какая была в кошельке(пятьдесят рублей,и у самой осталось столько же).Подала а сама успокоившись зашла в магазин.Купила хлеб,молоко,поворачиваюсь к выходу,а эта женщина стоит покупает бутылку водки(насобирала видно нужную сумму).Я обомлела.Ведь самой до зарплаты еще неделю ждать с детьми.
Мое отношение к нищим формировалось достаточно долго, под разными впечатлениями и наблюдениями. О некоторых из них я хотела бы вкратце рассказать.
История первая - "После пожара"
Как - то раз в один из субботних, зимних дней, звонок в дверь. Жили мы в то время в новой кварире (только полгода как заехали),в десятиэтажке,на девятом этаже.И вот звонок,открываю, стоит женщина,одета чистенько,но бедновато, с печальными глазами.Горьким был ее рассказ. Сгорел в деревне дом. С двумя маленькими детьми она осталась в одночасье без крыши над головой, без вещей, без денег. На первое время их приютили соседи. Мужа нет, родственников тоже. Как жить дальше, не знает. А пока — ходит вот, побирается Христа ради.
У мення у самой трое дочерей подрастает,мал - мала меньше.Сердце материнское мигом екнуло от такого горького рассказа.Как тут не помочь чужой беде? Только вот помогать-то особо было нечем. Сами едва сводили концы с концами.В новую квартиру готовясь заезжать, все деньги,которые копили годами потратили на новую мебель.Ну, что делать: собрала я немножко продуктов,дала немножко денег, извинилась, что больше нечем поделиться.
Женщина поблагодарила. А потом спросила, нет ли у нас какой-нибудь одежды для ее детей.У нее то же девочки,как она сказала.Эх, как же мы с мужем обрадовались,что хотя бы здесь можем помочь! Уж чего-чего, а этого добра у нас было в достатке.Долго выбирали все самое подходящее,чтоб по сезону, по размерам. Набрали два здоровенных пакета. Женщина была очень довольна, на прощанье желала нам здоровья и всех благ.
В понедельник, возвращаясь с работы,поднималась пешком на девятый этаж (лифт сломался).Между восьмым и девятым этажами остановилась передышку последнию сделать.Повела глазами по пролету,и обомлела.За мусоропроводом лежат знакомые пакеты.А под пакетами прямо на грязном полу,лежат все вещички и продукты,которые мы дали той женщине.Дрожащими руками я стала собирать все опять в пакеты из-за мусоропровода.Слезы навернулись на глаза,рыдание в горле застряло.Минут пять немогла двинуться с места,ноги ватными сделались.
Дома,рыдая,все перестирала. Муж придя с работы,увидел всю эту картину,стал успокаивать меня.Вещи мы эти потом в деревню к родственникам отдали.
С тех пор,я больше никому посторонним дверь ни разу не открыла.
В моей жизни был случай, когда я не подала нищим ничего. Вернее, бывало -то их гораздо больше. Но именно этот врезался в память по-особенному.
Рассуждая о нищих, мы обычно подразумеваем под этим словом некий обобщенный типаж человека, который пусть и по-своему, но как-то все - же устроился в жизни. На ум сразу приходят члены полукриминальных сообществ, талантливые симулянты-одиночки или обычные тунеядцы, принципиально не желающие добывать хлеб насущный честным трудом. Однако за этими, самыми броскими и распространенными вариантами нищенства существует еще один его пласт. Мы крайне мало знаем о нем, потому что, в своей обыденной жизни практически не пересекаемся с его представителями. Но если это все - же происходит, такие встречи запоминаются на всю жизнь.
В тот день я ехала на пригородной электричке домой. Пригревало апрельское солнце. Молодой зеленью светились за окном деревья. На душе было хорошо, как это бывает лишь весной в такие вот погожие деньки. И тут в вагон вошли двое. Назвать их мужчиной и женщиной можно было лишь потому, что так уж принято называть разнополых особей людского рода. Человеческий облик едва угадывался в них за какой-то совершенно невероятной ветошью, составлявшей их одежду. Ничего подобного я не видал на живых людях ни до, ни после. Засаленные, полуистлевшие, грязные до полной потери цвета мерзкие тряпки, когда-то бывшие кофтой, брюками, пиджаком…
И лица у них были под стать одеянию: одутловатые, заплывшие, не красные даже, а какие-то бурые. Мужчина был безглазым. Веки над пустыми глазницами свисали у него до середины щек, как у гоголевского Вия. По черному от грязи воротнику бродили крупные вши. Женщина-поводырь шла впереди него по вагону с помятой консервной банкой в руке. Слепой держался сзади за резинку ее рейтуз. Но окончательно вогнал меня в ступор даже не вид их, а запах. Вернее — чудовищная, непередаваемая словами вонь. Чем от них несло — аммиаком, гнилью, прелью, разлагающимся человеческим телом — Бог весть как это все еще можно назвать. Они медленно шли мимо меня, не произнося ни слова. А я смотрела и смотрела на них, цепенея от увиденного. Даже в голову мне раньше не приходило, что люди могут дойти до такого края. Наивно думалось, что у нищеты бывают какие-то пределы…
Нищие вышли в тамбур и направились в следующий вагон. Оторопевшие пассажиры пришли в себя и дружно бросились открывать окна. Зазвучали со всех сторон возмущенные вариации на тему: «Как можно позволять вонючим бомжам заходить в электрички!»
А я думала о том, что перед такой огромной чужой бедой человек попросту бессилен. Да, тогда я растерялась. И не бросила в их жалкую баночку ни копейки. Но даже если бы я отдала все, что у меня было с собой — деньги, одежду, сумку, — все равно это ничего не изменило бы в их страшной жизни. Это и жизнью-то назвать язык не поворачивается.
Рассуждая о нищих, мы обычно подразумеваем под этим словом некий обобщенный типаж человека, который пусть и по-своему, но как-то все - же устроился в жизни. На ум сразу приходят члены полукриминальных сообществ, талантливые симулянты-одиночки или обычные тунеядцы, принципиально не желающие добывать хлеб насущный честным трудом. Однако за этими, самыми броскими и распространенными вариантами нищенства существует еще один его пласт. Мы крайне мало знаем о нем, потому что, в своей обыденной жизни практически не пересекаемся с его представителями. Но если это все - же происходит, такие встречи запоминаются на всю жизнь.
В тот день я ехала на пригородной электричке домой. Пригревало апрельское солнце. Молодой зеленью светились за окном деревья. На душе было хорошо, как это бывает лишь весной в такие вот погожие деньки. И тут в вагон вошли двое. Назвать их мужчиной и женщиной можно было лишь потому, что так уж принято называть разнополых особей людского рода. Человеческий облик едва угадывался в них за какой-то совершенно невероятной ветошью, составлявшей их одежду. Ничего подобного я не видал на живых людях ни до, ни после. Засаленные, полуистлевшие, грязные до полной потери цвета мерзкие тряпки, когда-то бывшие кофтой, брюками, пиджаком…
И лица у них были под стать одеянию: одутловатые, заплывшие, не красные даже, а какие-то бурые. Мужчина был безглазым. Веки над пустыми глазницами свисали у него до середины щек, как у гоголевского Вия. По черному от грязи воротнику бродили крупные вши. Женщина-поводырь шла впереди него по вагону с помятой консервной банкой в руке. Слепой держался сзади за резинку ее рейтуз. Но окончательно вогнал меня в ступор даже не вид их, а запах. Вернее — чудовищная, непередаваемая словами вонь. Чем от них несло — аммиаком, гнилью, прелью, разлагающимся человеческим телом — Бог весть как это все еще можно назвать. Они медленно шли мимо меня, не произнося ни слова. А я смотрела и смотрела на них, цепенея от увиденного. Даже в голову мне раньше не приходило, что люди могут дойти до такого края. Наивно думалось, что у нищеты бывают какие-то пределы…
Нищие вышли в тамбур и направились в следующий вагон. Оторопевшие пассажиры пришли в себя и дружно бросились открывать окна. Зазвучали со всех сторон возмущенные вариации на тему: «Как можно позволять вонючим бомжам заходить в электрички!»
А я думала о том, что перед такой огромной чужой бедой человек попросту бессилен. Да, тогда я растерялась. И не бросила в их жалкую баночку ни копейки. Но даже если бы я отдала все, что у меня было с собой — деньги, одежду, сумку, — все равно это ничего не изменило бы в их страшной жизни. Это и жизнью-то назвать язык не поворачивается.
Жизнь наша не такая уж и долгая. Как мы ее ни проживем — в нищете ли, в богатстве — все равно через какое-то время она закончится. И единственный ее результат для всех будет лишь в одном: научились ли мы любить другого человека? Научились ли видеть сквозь все его недостатки образ Божий?
Да, мне трудно с любовью отнестись к нищему. А ему трудно с любовью отнестись ко мне. И купюра в кружку не изменит чужой жизни. Но с моей стороны она может стать делом любви, а нищему поможет смотреть на меня хотя бы без неприязни.
Впрочем, об этом сказано еще так: пусть запотеет милостыня твоя в руках твоих, прежде чем узнаешь, кому даешь. Хорошие и правильные слова. Вот только к себе я их примерить никак не могу. Потому что боюсь так и остаться с сопревшей в кулаке денежкой, для которой не нашлось «достойного» нищего.
Да, мне трудно с любовью отнестись к нищему. А ему трудно с любовью отнестись ко мне. И купюра в кружку не изменит чужой жизни. Но с моей стороны она может стать делом любви, а нищему поможет смотреть на меня хотя бы без неприязни.
Впрочем, об этом сказано еще так: пусть запотеет милостыня твоя в руках твоих, прежде чем узнаешь, кому даешь. Хорошие и правильные слова. Вот только к себе я их примерить никак не могу. Потому что боюсь так и остаться с сопревшей в кулаке денежкой, для которой не нашлось «достойного» нищего.
Комментариев нет:
Отправить комментарий